Мне повезло: мой достаточно кубинский вид играл мне на руку. Моя кубинская жизнь резко делилась на две непохожие части: когда я гулял со своими бледнолицыми русскоговорящими друзьями и подругами и когда оставался один.
Не секрет, что кубинцы достаточно любопытный народ, а поболтать с иностранцем для них – занятие интересное. Но на прогулках с русскими друзьями нас периодически атаковывали вездесущие таксисты, работники касс и учреждений мгновенно вычисляли в нас иностранцев, чьи карманы, конечно же, набиты долларами. Это было не так интересно, как чувствовать себя обычным кубинцем, который может залезать в разные дырки, не боясь быть обнаруженным.
В одиночку забираясь в отдаленные пригороды Гаваны, я исследовал настоящую, нетуристическую столицу, не выдавая своей некубинской сущности и полностью избавленный от «кубинско-российской» помощи. То какая-нибудь бабушка попросит затащить ржавую тележку к ней в подъезд, то возле испанского посольства мужик спросит, где тут можно отсканировать паспорт подешевле, в общем, простые кубинцы – тем более в городах, на вокзалах, в очередях, почти не отличали меня от своего, до тех пор, пока я не открывал рот с целью что-нибудь спросить или на что-то ответить. В начале двухлетнего путешествия по Латинской Америке мой испанский был ещё очень далек от совершенства. Я уж потерял счет, сколько раз слышал от кубинцев:
– Да ты похож на кубинца, настоящий же! – и лишь улыбался и радовался, что избавлен от излишней назойливости.
– Ну у тебя мама кубинка или папа! Точно! – восклицали кубинцы, разглядывая фотографии моей семьи. Из всех фотографий им очень нравилось рассматривать фото семьи или же картинки о том, как в России «muy frio!» («очень холодно!»). Все остальное: путешествия, природа – их интересовало мало.
Играя в бейсбол, посещая международные соревнования по боксу и синхронному плаванию, отстаивая уже чуть менее длинные по сравнению с 2009 годом очереди за разными продуктами, исследуя потайные уголки Гаваны, я проводил свое время, как настоящий кубинец. Почти всюду удалось попадать за две копейки или забесплатно.
Как я уже писал выше, на Острове Свободы – двойная экономическая система, и иностранцы должны платить так называемыми «конвертируемыми песо», по-простому, долларами, в то время как кубинцы повсеместно расплачиваются «в рублях»: «монедой насьональ». Курс – один к двадцати пяти, не в пользу иностранцев. Но если иметь кубинский внешний вид и испанский язык в арсенале, то обмануть систему – не такая сложная задача.
В каждом районе легко отыскивался ром из бочки ценой менее доллара за 0.75 литра. За разливным ромом, конечно, нужно приходить со своей тарой: это Куба, а с ней – социализм и дефицит пакетов, бутылок и прочей тары. Такое простое, на первый взгляд, изобретение как пластиковый пакет, хоть уже и не редкость на Острове Свободы, но пока ещё дефицит в некоторых регионах страны. Если придешь в магазин без своей тары, непременно услышишь:
– Эй, а где твой пакет?
– Нету…
Если кусок сыра, мяса или ананас ещё можно худо-бедно тащить в руках, то сыпучий горох или рис – только набивать в карманы, а ром – так и вовсе пить лишь на месте, не отходя от бочки, как делают многие местные алкаши. Но я часто выходил из ситуации, проявляя смекалку.
– А что, в бумагу завернуть нельзя? Вон же она, в углу лежит, под мешками!
– Какой находчивый! – заявляла кубинская продавщица, отрывая большой кусок крафтового листа и ссыпая в него рис из доисторических кубинских весов.
Или можно было, например, имея большой пакет и не желая смешивать в нем рис с фасолью, затянуть посреди пакета узел, чтоб ингредиенты не смешивались – тоже наш ответ не победившему пока коммунистическому изобилию. В общем, даже из самых сложных ситуаций, искусственно созданных социалистическим дефицитом, можно было найти выход. И мы, русские, его находили. В конце концов, быстро наученный суровым социалистическим реализмом, в свои походы из дома я непременно отправлялся с тарой для сыпучих и разливных продуктов. Для пакетных целей возле многих пролетарских магазинов (но не везде) теперь сидит специальный дореволюционный дедушка, продающий однопесовые пакеты – символ капитализма и общества потребления. В 2009 году подобного ещё не было.
Так что же изменилось на Кубе с моего предыдущего визита 8 лет назад? Те же очереди и дефицит? Те же доступные мучачи? С первого взгляда – да почти ничего не поменялось. Те же пионеры в форме, дружно шагающие рядами, те же лозунги о победе революции и о Фиделе (после смерти, кажется, его стали любить ещё сильней). Те же очереди за товарами по талонам, те же разваливающиеся автобусы, ром и море. Все так же из центра Гаваны в самый отдаленный её район можно добраться на городском автобусе за 35 кубинских копеек (менее полутора американских центов, или менее рубля по курсу 2017 года), причем за эту цену вполне могут ездить иностранцы. Чем не коммунизм? Зарплаты не претерпели изменений, а последняя индексация цен на основные продукты на Острове Свободы происходила в 1985 году.
Однако некоторые изменения все же, безусловно, произошли. Во-первых, открыли воздушное сообщение с Флоридой, и это огромный плюс: тысячи и десятки тысяч относительно небедных кубинцев, а также американцев и прочих туристов летают туда-сюда между материковой и островной Америкой, причем недорого: можно урвать билеты по 50 долларов за сорокапятиминутный полет.
Во-вторых, изменения коснулись паспортного режима. В 2017, в отличие от 2009 – чудо демократии и кубинской негласной «Перестройки» – гражданам страны не нужны выездные визы. Другое дело, что визу США по-прежнему обычный кубинец просто так получить не может. А самый дешевые авиабилет не в США (до Мексики, куда тоже нужна виза, но не такая сложная) равен полугодовой зарплате кубинца (долларов сто). Следующее: допустимое время отсутствия кубинца на острове без последствий для собственного гражданства Рауль увеличил с года до двух. Ранее, если кубинец находился вне дома больше года и не информировал об этом органы Революции должным образом, то его просто-напросто лишали гражданства. Теперь этот срок стал равным двум годам.
В-третьих, уменьшился набор продуктов по карточкам (у кубинцев это – libretta – книжечка, похожая по форме на студенческую зачетку). Но это не свидетельствует о «победе Революции». Прожить на этот месячный набор по-прежнему можно, но только сильно затянув пояса. На эти карточки живут, пожалуй, лишь одинокие старики. Для взрослых граждан полностью отменили молокопродукты, оставив их только детям до семи лет. Впрочем, молока по-прежнему нет не только по карточкам, но и за приемлемые деньги: только в редких валютных магазинах по ценам выше московских. В пролетарских лавочках – порошковое и соевое. Совсем недавно Куба пережила – невиданное дело! – кофейный кризис: количество собираемого кофе снизилось, а экспортные обязательства нужно выполнять в полном объеме. Поэтому власти пришли к совсем уж провальному для «революции» решению: стали мешать кофе, выдаваемый по карточкам, напополам с фасолевым порошком, чтобы не снижать нормы. Фасоли-то в изобилии! Этот кофе почти никто не пьет, предпочитая покупать чуть более качественный по цене 4 песо за пакетик. Несомненно, за последние восемь лет кубинцы «стали более лучше одеваться». И заслуга эта вовсе не «Единой России». После того как стало налаживаться авиасообщение с США, на остров хлынули тонны футболок, джинсов и кофт как в рамках гуманитарной помощи, так и в качестве подарков от кубинцев, постоянно проживающих во Флориде, своим застрявшим в социализме родственникам.
К сожалению, время старых дореволюционных машин, а также изделий советского автопрома медленно, но верно уходит в прошлое. Торопитесь на Кубу, чтобы успеть покататься на винтажных авто 1940-х и 1950-х годов выпуска! С улиц Гаваны убрали огромных неповоротливых железных «верблюдов» – «camello» по-испански, создававших серьезные пробки. ещё недавно эти двугорбые существа служили дополнением к обычным городским автобусам, по аналогии нашим «с гармошкой». Вместо них, видимо, в рамках социалистической дружбы появились не очень новые, но вполне пригодные китайские автобусы с электронными табло. Пасту и зубные щетки отечественного производства, за национальную валюту, можно теперь свободно купить в любом сельпо. Раньше такие блага продавались только за доллары (конвертируемые песо). Появился и лак для ногтей, в изобилии, сегодня им не удивишь мучачу. Везите на остров колготки! Теперь это главный предмет для обмена на мучач.
Прилавки магазинов стали чуть полней, а очереди – покороче. Продовольственные кризисы, случающиеся вследствие плановой экономики, по состоянию на 2017 год, не в острой фазе. На острове появляется все больше и больше частных лавочек: парикмахерских, закусочных, ремонтных мастерских – следствие послабления режима Рауля Кастро по отношению к частному бизнесу.
На улицах становится грязней, в первую очередь, из-за пластика. Пролезающий на остров капитализм и пародия на изобилие, а также неумение по-человечески утилизировать мусор становятся следствием огромных куч железного и пластикового хлама на окраинах городов. Мне очень не хочется, чтобы Куба превратилась в карибскую Индию или Бангладеш.
Прошла замена номерных знаков на новые и скучные. Раньше по цвету и буквам можно было определить, откуда едет очередной допотопный крокодил и кому он принадлежит. Теперь все унифицировалось.
Колоссальный прорыв произошел в области мобильной связи и Интернета. Если в 2009 году на мой простенький телефон кубинцы смотрели с интересом и любопытством, а за месяц я ни разу не вышел в Интернет, так как в то время он существовал лишь за космические доллары в пятизвездочных отелях главного курортного поселка Варадеро, то сейчас многое поменялось. Отстояв, пусть и большую, очередь за карточкой для Интернета, за каких-то полтора доллара в час (десятая часть месячной зарплаты), кубинец (и иностранец) может насладиться соцсетями, мессенджерами и зарубежными новостями из вражеских капиталистических стран. Стоимость, однако, одинакова – и для местных, и для иностранцев. Выйти в сеть простому люду можно из специальных парков, где центральный столб раздает сигнал из роутера. Скорость делится на всех и сравнима со скоростью модема начала нулевых. Но и это не предел – особо предприимчивые дельцы, купив двухдолларовую карточку, раздают и без того медленный интернет на десяток устройств, собирая с каждого по четвертаку в час и навариваясь тем самым. Подобные парки – настоящий феномен для Кубы: более-менее состоятельные кубинцы облепляют все лавки и бордюры, меняя такие кубинские привычки, как бейсбол, шахматы и ничегонеделание на Интернет, медленно влезающий на остров вместе с глобализацией. И, пусть входящие звонки на мобильные по-прежнему платные, скорость при выходе в сеть катастрофически низка, а карточки для Интернета заканчиваются в самый неподходящий момент, для Кубы это – сродни революции. Конечно, список этот не претендует на полноту.
Как я уже писал выше, вопрос с жильем для иностранцев по-прежнему – основная статья расходов в путешествиях по острову, однако, иностранцев стали охотнее сажать в «кубинский» транспорт, не сильно пытаясь вытрясти лишние доллары. А вот простой автостоп, с руки, на оживленных трассах, как и прежде, плох и медленен. Автобусов, в том числе и хороших, приличных, стало, на первый взгляд, больше, но они не хотят останавливаться, даже для кубинцев, размахивающих купюрами в надежде привлечь водителя. Глухих сельских дорог это, конечно, не касается: и трактора, и лошадиные повозки, и старые «Жигули» с охотой провезут вас по убитой просёлочной дороге километров на пять-десять. Скорость такого передвижения, конечно, оставляет желать лучшего. Рекомендация ехать на всем, что остановилось: платно или бесплатно – по-прежнему актуальна.
Несмотря на трудности, я продолжал исследовать остров всеми доступными методами. Гуляя по холмам неподалеку от нашего жилища в Гаванской области со своей подругой Элиной, я случайно наткнулся на огромное нелегальное кладбище коров. Под палящим тропическим солнцем плавились, источая жуткую вонь, облезлые туши коров разной степени гнилости. Над ними кружили голодные коршуны. Таких картин не встретишь в туристических проспектах, завлекающих гостей на тропический остров. Очевидно, это была нелегальная свалка: за убийство коровы на Кубе дают реальный срок, а говядину в обычных магазинах практически не найти.
В центре реабилитации алкоголиков, куда мы тоже забрели случайно, мы познакомились с русским кубинцем, темнокожим сутулым Максимом.
– Боже мой! Какое счастье! Мои дорогие! Я вас так ждал! – восклицал он по-русски, вздымая руки к небу, как будто действительно поджидал нас не первую неделю.
Пятидесятилетний Макс рассказал нам свою историю. В далеком андроповском 1982 году, шестнадцатилетним подростком, Макс поступил учиться на авиамеханика в криворожское авиационное училище, и отправился в далекий и холодный, но идеологически близкий Советский Союз. Диплом у Максимо (таково его настоящее кубинское имя, с ударением на первый слог) – на двух языках: русском и испанском. В течение беззаботных андроповских лет русские и украинские друзья научили Макса языку мирового пролетариата и пристрастили к алкоголю. Наш товарищ успел съездить в Москву и Ленинград, тесно сдружиться с украинскими и белорусскими мучачами, ежегодно отдыхал в Ялте и Одессе… Дальнейшие труды Макса по строительству социализма на Острове Свободы – работа переводчиком на российской военной базе, механиком на «ЯКах» и «АНах» – что может быть интересней и увлекательней?
К сожалению, крах социалистического режима внес свои коррективы в биографию нашего нового кубинского приятеля. После 1994 года Макс несколько лет поработал обычным торгашом на рынке. Пожалуй, что-то, более сильно вгоняющее в депрессию, придумать сложно: после жизни в стране почти построенного коммунизма и тысяч перелетов. Затем он лишился и этой работы. Обычный русский парень, хоть и темнокожий, он нашел простой и логичный выход из ситуации: стал много пить. Жена от него сбежала, а друзья-собутыльники с удовольствием пропивали остатки денег русского кубинца. Со временем, продав дом в надежде улететь в Мексику и превратившись в бомжа, Макс спустил все до копейки и остался на улице. Сердобольные верующие из евангелистской церкви пристроили его в деревянный сарай на дальней окраине кубинской столицы, неподалеку от железнодорожного полустанка Гуанабо. Этот сарай назывался церковью, тут собирались прихожане, распевая песни, и на постоянной основе проживали несколько бездомных бывших алкоголиков. Пастор церкви строго-настрого запретил Максу употреблять спиртные напитки и следил за его морально-нравственным обликом.
Мы быстро сдружились с Максом, и он даже пообещал подтянуть мой испанский. Другой кубинец, проходивший вместе с Максом реабилитацию, сделал мне настоящую кубинскую стрижку – с тех пор отличить меня от местного стало практически невозможно. Мои визиты в гости в «церковь» стали частыми, но занятия испанским как-то не клеились: отпрашиваясь у пастора «прогуляться» со мной ненадолго, Макс непременно отправлялся в свой родной район и, по такому поводу, напивался. Отрывать от бутылки своего нового приятеля у меня получалось с трудом: через каждые пять метров мой кубинский друг встречал всё новых и новых собутыльников, неизменно угощавших его и расспрашивавших:
– Как там тебе живется, в церкви?
– У пастора – как в тюрьме! – восклицал Макс, проводя пальцем по горлу и отхлебывая из бутылки однодолларового рома.
Не выдержав, видимо, нахлынувших ностальгических чувств, вызванных нашим визитом, Макс опять ушел в длительный запой и отправился жить на улицу, покинув пастора.
Как-то раз мы возвращались с белыми русскими девчонками из гостей от Макса и запрыгнули в лошадиную повозку, проходившую мимо. Обычно я гулял по этому маршруту в одиночку, и редкие попутки – телеги и трактора – не просили с меня, кубинца, платы за двухкилометровый проезд. В этот раз я протянул водителю три песо – честную кубинскую цену за троих пассажиров.
– Платите доллары! Вы иностранцы! – замахал руками водитель.
Платить не очень хотелось, ведь изначально мы ни о чем не договаривались. Он предложил вызвать полицию.
– Что ж, вызывай, – беззаботно ответил я. Опыта общения с местной полицией у меня было предостаточно. Девчонок, чтобы не тратить время, я посадил в автобус, пообещав разобраться во всем самостоятельно. В полицейский участок меня доставили довольно быстро, а толстый водитель повозки со своим другом приехал на лошади следом. Нас завели в комнату для допросов.
– Эй, русский! Ты почему платить не хочешь? – ткнул толстый полицейский пальцем в живот ещё более толстого хозяина кобылы. Кубинец был одет вполне прилично, и его можно было принять, например, за испанца. Все, в том числе я, расхохотались.
– Он русский! – указал кучер на меня, сидевшего в драных джинсах на асфальтовом бордюре. – А я – хозяин кобылы!
Даже полицейский не сразу понял, кто из нас кубинец, а кто – нет. В своей книге о путешествии 2009 года я несколько раз рассказывал о том, как полицейские пытались навести обо мне справки с помощью звонков в миграционную службу. Чаще всего звонки были безуспешными: или не работал телефон, или миграционщики. К нынешнему моему приезду все наладили: вбив мои данные, полицейский мгновенно получил на экран всю информацию обо мне, с фотографией.
– Ладно, – вздохнул я после недолгих разборок и торгов. – Давай хотя бы на пятидесяти песо (два доллара) сойдемся. Сделай скидку как кубинцу. – Мы пожали друг другу руки.
Полицейский уточнил, всех ли устраивает такая сумма. Торги закончились, я же без сожаления расстался с двумя долларами. Кубинская полиция доказала свою состоятельность в глазах толстого погонщика лошади.
– Гуляй с паспортом в следующий раз. Это Куба! – сурово проворчал полицейский. – Выход – там!
Много времени я проводил на спортивных площадках, а однажды даже заглянул на лекцию по квантовой механике в главный университет страны. Все было не так сложно для понимания, особенно учитывая то, что я когда-то закончил кафедру квантовой информатики факультета Вычислительной математики и кибернетики МГУ. По соседству с главным бейсбольным стадионом Латинской Америки Estadio Latinoamericano есть несколько стадиончиков поменьше. Там занимаются совсем экзотическими видами спорта. Например, бейсболом для слепых. В отличие от обычного, где расположены четыре базы по углам квадрата, в бейсболе для слепых их всего три. У многих игроков есть помощники, подсказывающие, куда бежать и бить, а в мячик встроен колокольчик.
– Я президент федерации слепого бейсбола, – протянул руку сидевший рядом со мной итальянец, заметив, что я заинтересовался необычным видом спорта. – Пока что в него играют только кубинцы и итальянцы. Мы приехали на чемпионат мира.
Мне действительно было интересно, и я принялся расспрашивать президента малочисленной спортивной федерации.
– Ну и какие вообще отличия у двух слепобейсбольных держав?
– Ну, сам понимаешь, Куба – не самая передовая страна. У нас в Италии, например, стадионы для особенных спортсменов строятся с учетом всех тонкостей: в лесу, далеко от цивилизации и дорог. Ну а тут что?
Посреди проспекта стадион, никаких условий: шум, гам, машины гудят. Действительно, это же жутко неудобно, прикинул я, быстро поставив себя на место слепых. Я поблагодарил президента федерации за интервью и отправился смотреть соревнования по боксу.
Неподалеку от стадиона на ремнях, подвешенных к стволу дерева, крутился невысокий мускулистый парень на вид чуть постарше меня.
– Меня недавно уволили из цирка, вот, тренируюсь, чтобы совсем не потерять навыки. Эрнесто, – представился циркач. Выглядел он опечаленным.
– За что уволили-то?
– Да ни за что. Просто стал не нужен, – он грустно опустил голову.
Несколько раз я приходил в гости к Эрнесто и его семье, покупая в подарок такой деликатес, как дешёвую докторскую колбасу. В Москве я вряд ли бы стал есть колбасу из бумаги, но на Кубе изредка появлявшаяся в моем рационе из риса и фасоли социалистическая колбаса из ворованной свинины была не по-социалистически вкусна. Все остальное – яйца, рис, фасоль, – семья Эрнесто как-то доставала, по карточкам или по блату, колбаса оставалось же недостижимым дефицитом.
– Я постараюсь достать для вас билеты в театр, – пообещал както Эрнесто мне и моим русским подругам. – Я хоть и циркач, но в театре тоже остались кое-какие связи. Там идет новая постановка.
В тот вечер мы долго слонялись у входа в Gran Teatro de La Habana. Мимо нас проплывали иностранки в красивых платьях, заплатившие за вход конвертируемые песо, а Эрнесто куда-то бегал и кого-то высматривал.
– Снимай, снимай быстрей свою одежду! Отдай её мне! Мне она нужна! – вдруг отчаянным шепотом прокричал Эрнесто, когда мы отошли достаточно далеко от театра и от случайных прохожих. – Быстрей! Быстрей! – торопил меня он.
Я удивился, но быстро все понял. Мои дешевые шмотки, вытащенные «на выброс» из углов московского шкафа, для кубинца были недоступной роскошью. До этого я не обращал особого внимания на то, как одет мой приятель, но, приглядевшись к драным штанам и футболке, вдруг понял, что тот по-настоящему беден. А потеря последней работы, возможно, оставит его нищим на всю оставшуюся жизнь. Кубинцы, у которых не было родственников за границей (а таких было большинство) жили так же бедно, как и восемь лет назад. За время моего восьмилетнего отсутствия на Кубе в жизни основной части кубинцев на самом деле ничего не изменилось…
– Слушай, давай я на неделе зайду к тебе и принесу шмоток. Все, что есть, подарю. Сейчас-то как я без штанов домой поеду?
Эрнесто убежал, не попрощавшись. К сожаленью, следующий визит не состоялся.
Роман Устинов
Выпускник МГУ, журналист, путешественник. Совершил 27-месячное кругосветное путешествие. Автор книг «Разноэтажная Америка», «Автостопом по социализму, Свобода по талонам» (о Кубе) и других.
Комментариев нет